Пройти чистилище - Страница 35

Феномен Юрия Андропова, — человека, вставшего во главе уже начинавшего агонизировать государства и понимавшего необходимость реформ, полностью не изучен до сих пор. Он любил казаться либералом, а был консерватором до мозга костей. Он читал американскую литературу в подлиннике и не любил американской культуры, он был самым надежным сторонником Брежнева, а слухи и сплетни после его смерти сделают из Андропова почти диссидента. Он был умным и талантливым человеком, несколько скованным рамками того воспитания и идеологии, в которую истово верил и которой честно служил на протяжении всей своей жизни. И, может, поэтому его жизнь так трагически оборвалась и он не успел осуществить свои реформы, столь успешно начатые в восемьдесят втором году. Многие считают, что это был Рок, не позволивший Андропову остаться во главе СССР. А, может, это была историческая закономерность, ибо чудом прорвавшийся в высшее руководство страны, в отличие от своих бездарных и комических товарищей по Политбюро, он понимал всю массу проблем по реформированию общества и государства, имея куда более объективную информацию о реальном положении дел в стране, чем многие из появлявшихся с ним на Мавзолее Ленина людей. И с этой точки зрения смерть Андропова выглядит как абсолютная закономерность, словно сама судьба уберегла его от разочарования увидеть тщетность своих попыток и надежд.

Кемаль сидел за столиком и вспоминал свое единственное свидание с Андроповым. Вся предыдущая жизнь в СССР ему часто казалась каким-то ирреальным сном, словно однажды приснившимся слишком ярко и реально. Но воспоминания о матери и об этой последней встрече с Андроповым были самыми зримыми и самыми важными из его сновидений. Проведя десять лет на нелегальной работе, он по-прежнему помнил свою последнюю встречу с Андроповым, словно это произошло совсем недавно. В трудные моменты он вспоминал спокойное, тяжелое лицо бывшего Председателя КГБ, его испытывающий взгляд, словно спрашивающий, сумеет ли он, совсем молодой человек, справиться с подобной задачей?

Теперь, когда впервые за все время его пребывания в Америка возникла реальная угроза разоблачения, он понимал, как ему будет сложно в дальнейшем вести работу, передавая материалы в Центр. Если связной Тома предатель или на него вышли американцы, значит, они уже читало его сообщения. Значит, рано или поздно они сумеют просчитать, кто именно передавал эти сведения. И выйти на него. Теперь следовало перейти на резервный вариант, постараться на время исключить Тома из этой игры.

Он помнил, что резервный вариант связи находится с Чикаго, где должен был жить другой связной. И он знал, что выходить на этого связного он может лишь в исключительных случаях. Но теперь был именно такой исключительный случай. И даже смогли вычислить связного, находящегося на цепочке между Томом Лоренсбергом и местным резидентом КГБ в Нью-Йорке. Лишь отвезя Тома в аэропорт и дождавшись, пока тот улетит в Хьюстон, Кемаль отправился брать билет на ближайший рейс в Чикаго, чтобы улететь уже завтра рано утром.

Проведя столько лет в Америке, он подсознательно чувствовал себя почти американцем; настолько органично и свободно можно было чувствовать себя в этой удивительной стране. В Турции, куда по легенде приехал «турок» Кемаль Аслан, сразу давали понять, что ты не совсем настоящий анатолийский турок, а всего лишь выходец из Болгарии. Точно так же, как и в Болгарии к гражданину своей страны, но турку по национальности, относились гораздо хуже, чем к «титульной нации».

Уже спустя несколько лет после выезда из Турции, он с удивлением и возмущением узнал, что руководство Болгарии начало непонятную и нелепую борьбу с этническими турками в собственной стране, приказав своим гражданам в принудительном порядке менять их турецкие фамилии на болгарские. В результате Асланы и Сулеймены становились Аслановыми и Сулейменовыми и им менялись паспорта. Не желавшие изменять своей фамилии, выезжали из страны, эмигрируя в Турцию. Нужно быть турком, чтобы понять всю унизительность подобной смены фамилий. Но болгарское руководство, испытывая генетическую ненависть к своим воинственным соседям за многовековое порабощение, принципиально не желало изменять своей позиции.

За время пребывания в Америке он выезжал в несколько стран, бывал в Англии, Франции, Германии. Но всюду, как приезжий чувствовал себя иностранцем. Лишь в Америке было это ощущение абсолютной свободы, когда никому нет дела до твоей национальности или строения черепа. И, хотя, некоторые проявления расизма еще встречались, особенно на юге, но возлагать вину в таких случаях следовало на обе стороны. Он это хорошо знал.

Кемаль часто думал над этим феноменом Америки, когда все нации и народы, уживаясь в едином котле, переплавляются в особый вид человечества, которому нет дела до национальный отличий и предрассудков. И хотя многие общины Америки — итальянская, русская, еврейская, китайская, негритянская, ирландская, вьетнамская — предпочитали селиться в своих, отдельных кварталах, сохраняя свои пристрастия в еде и одежде, музыке и традициях, но все большее количество молодых людей из этих семей гордо именовали себя «американцами» и одинаково самозабвенно любили рок-н-ролл и Голливуд, Мак-Дональдс и Диснейлед. Америка словно вбирала в себя весь опыт человечества, выбирая лучшее, оставаясь неповторимой и уникальной в своем роде страной.

На следующее утро он вылетел в Чикаго. Рейс проходил над Великими озерами и он, сидя у окна в полупустом самолете, любовался удивительным зрелищем, раскинувшимся внизу. Они пролетели над южной частью озера Эри и справа мелькнули раскинувшиеся на многие километры кварталы промышленного Детройта. К Чикаго они пролетали, заходя над озером Мичиган, и он отчетливо видел белые яхты и катера, стоявшие у северных причалов.