— Мы тоже думали об этом, — мрачно ответил Кэвеноу, — и определили для себя в качестве рабочих гипотез три возможных варианта. — Первый — связной знает только Сюндмана и соответственно доверяет ему, предпочитая общаться с русскими через нейтрала. Второй вариант — сами русские не совсем доверяют этому агенту и предпочитают именно такой вариант общения. Третий вариант при котором «Вакх» просто не знает, на какую именно разведку он работает. И передаваемая им информация просто хорошо оплачивается русскими, использующими свой источник без конкретного раскрытия, на кого именно работает агент. Третья гипотеза наиболее маловероятна, но мы взяли и ее для проверки наших версий. И все было бы правильно, если бы не появился связной «Вакха». По тому, как он ушел от наших сотрудников, мы сделали вывод — он профессионал, причем хороший профессионал. Теперь представляете, какого масштаба должен быть агент «Вакх», если в связных у него такой профессионал? И тогда мы делаем следующий вывод — он не просто агент, а либо нелегал, сумевший закрепиться в нашей стране и являющийся штатным сотрудником советской разведки, либо агент такого уровня, что для его прикрытия требуются специальные сотрудники КГБ. В обоих случаях этот «Вакх» не просто опасен. Он, как взрывной механизм, оставленный в нашем штабе, чтобы в любой момент разнести его на куски.
— Поздравляю, — кивнул Эшби, — вы проделали блестящую аналитическую работу. Если возможно, потом ознакомьте меня с выводами ваших аналитиков более подробно.
— Обязательно, — кивнул Кэвеноу, — после того, как исчез связной, явно шедший на встречу с нашим подопечным Сюндманом, мы блокировали весь район, но этот неизвестный ушел. Теперь мы должны принять более действенные меры, чтобы выйти и на связного, и на «Вакха», который, по нашему мнению, сейчас должен несколько снизить свою активность.
От Эшби не ускользнула высокомерная маска на лице Бланта, пока Кэвеноу говорил о предположениях аналитиков ФБР. Наш английский гость, кажется, знает гораздо больше, чем мы можем предполагать, подумал Эшби. Видимо, английской разведке удалось получить достаточно осведомленный источник в советской разведке. Конечно, их очень беспокоит, что этот источник может быть раскрыт. И, судя по всему, они не намерены помогать нам в поисках этого «Вакха». Кажется, сейчас важнее всего раскачать самого Бланта, подумал он.
— А если мы подставим не Матвеева, а кого-нибудь другого? — спросил он невинным голосом у Бланта.
Англичанин подозрительно уставился на него.
— Кого именно?
— Не очерчивая конкретный круг подозреваемых, просто дадим русским понять, что мы знаем о нелегале, попавшем в нашу страну. Нелегал, не прикрытый дипломатическим паспортом, может стать настоящим призом для нашего ФБР. Вы меня понимаете?
— Нет, — решительно возразил Блант, — вы таким образом можете снова невольно подставить нашего агента.
— Но нам пока ничего не известно, — возразил Эшби, — мы знаем только, что у русских существует в нашей стране очень хорошо законспирированный источник, имеющий доступ к нашим калифорнийским и техасским военным предприятиям. А у вас есть свой агент, раскрытия которого мы в любом случае, совсем не желаем. Ведь мы союзники, Блант, не правда ли?
Последнюю фразу он нарочито подчеркнул. Англичанин сохранил олимпийское спокойствие.
— Ваш план нереален, — упрямо возразил он, — и очень опасен для нашего человека. Мы уже убедились, как плохо могут работать ваши специальные службы. Сначала ЦРУ выдает нашу конфиденциальную информацию в ФБР, а затем ваше доблестное Федеральное Бюро упускает важнейшего связного, за которым нужно было послать батальон морских пехотинцев, чтобы они его охраняли от возможных покушений. Мы просто не можем вам снова доверять.
— Это не совсем так, Питер, — возразил покрасневший Шервуд, — все обстоит несколько иначе. Я уже объяснял, по законам нашей страны…
— Мы отклоняемся от темы нашего разговора, господа, — холодно заметил Блант.
— Он прав, — сказал Эшби, — каждый должен наниматься своим делом. Пусть наши «союзники» проводят свои операции в Москве, а мы планируем собственные операции на своей территории. По-моему, все правильно. Кэвеноу, нам нужно продумать, как установить точно, не является ли «Вакх» просто посланным к нам советским разведчиком-нелегалом.
— Мы взяли под контроль все резидентуры русских в Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско, — кажется, понял наконец его замысел Томас Кэвеноу.
И тут Блант впервые не выдержал.
— Кончайте ваши игры, Эшби, — устало сказал он, — вы победили, черт вас возьми. Конечно, мы знаем, что ваш «Вакх» — советский разведчик-нелегал. И стараемся хранить это знание в глубокой тайне, даже от своих сотрудников. Иначе русские слишком быстро сумеют вычислить, кто именно работает на нас в их разведке. А это самый большой секрет английской секретной службы.
Известие о смерти Андропова его не удивило. Он знал из информационных сообщений о болезни Генерального секретаря. Просто, услышав эту весть, Кемаль поехал в ресторан и, заказав к великому изумлению метрдотеля бутылку водки, выпил положенные двести граммов за упокой души умершего генсека. В КГБ, где он успел проработать лишь несколько лет, Андропова уважали. За профессионализм, — он умел все постигать в ходе работы, за интеллигентность, столь не свойственную после Менжинского руководителям этого самого одиозного в истории человечества ведомства. Он казался олицетворением лучших сторон коммунистического руководства страной, если не обращать внимания на его жесткий, очень жесткий подход к диссидентам и почти маниакальность в отстаивании позиций советского государства во всем мире. Он был скорее олицетворением самой системы социализма, общества, задуманного величайшим мыслителями прошлого, вобравшего в себя мечты людей Возрождения и наиболее значимые моменты всех мировых религий, но столкнувшейся с реальностью и породившей чудовищную Гражданскую войну, истребление миллионов своих соотечественников, сталинскую систему, лагеря НКВД. В искаженном виде повторилась история Христа, верящего в земной рай и получившего свой крест и ад в Иерусалиме. Социалистическая идея, начатая как величайший социальный эксперимент, основанный на братстве и свободном труде всех людей, превратилась при своем практическом воплощении в тоталитарное государство, стремящееся любым способом подавить инакомыслие и проводить свои принципы в жизнь даже с помощью самой грубой силы. И тогда государство, не выдержавшее подобного разрыва теории с практикой, просто распалось, обреченное при своем рождении на подобные катаклизмы.